— Чума какая-то там происходит… Нет тела — нет дела, как говорится, нет заявления — нет хода… — полковник протяжно, как всегда после третьей рюмки, затянулся, откидывая руку с сигаретой далеко в сторону. Как будто супруга по провонявшейся насквозь табачной вонью форме не поймёт, что Павел Петрович снова курил, как паровоз, вытягивая под стопку из пачки одну за одной.
— Но это пока нет, а потом вожжа под хвост попадет, и задолбаемся висяки закрывать, потому что в лесах этих проще лешего раскопать, чем труп полугодовой давности, — полковник покрутил в пальцах рюмку, задумчиво хмурясь, вытянул губы и кивнул, — разливай, мол.
— А там за последние полгода, по слухам, с пяток пропавших без вести. И ни на одного — нет заявления на поиск…
— Так это ж слухи, товарищ полковник, — Клим, отвинтив пробку, разлил водку, чокнулся краями, зажмурился, втягивая в себя после глотка запах тонко нарезанного лимона. — По слухам у нас и метеориты падают, так что ж теперь? — хмыкнул Клим, откидываясь назад.
— Те слухи, кого надо слухи, — Павел Петрович поднял палец вверх. — Ты молодой ещё, и приезжий, а я тут всю жизнь прожил, кроме института, и не выезжали никуда. Знаю, когда слушать, а когда отмахнуться. Сегодня слухи — а завтра задница полная, помяни моё слово, я знаю, когда из таких мест смердеть начинает… Так что тут действовать на опережение надо. Усекаешь?
Клим не усекал, и потом только бровь светлую вздёргнул, снова протягивая руку к бутылке. Разговоры становились всё чудесатее.
— Заранее разведать надо, что там творится. Вот ты как отпуск собирался провести?
— ответить Клим не успел, только рот раскрыл, уже в самой подаче фразы чувствуя неприятный подвох, но полковник снова опередил.
— Скучно и бесполезно, это я и так скажу. Или с бумажками мудохаться в управлении, или бухать, как проклятый, чтоб потом спать. Здоровье гробить. Потому что ни жены, ни детей, ни дачи, чем тебе ещё заняться? — Климентий хотел бы сказать, что с таким подходом он их и не найдёт, но слова снова не дали, а хорошо датому Пал Петровичу перечить желания не было. Себе дороже.
— А я тебе занятие придумал, с пользой и для здоровья, и для службы. В санаторий поедешь, путевки профсоюзные пропадают, ехать туда никто не хочет. Глушь, говорят, скучно им, видите ли. А что в санатории ещё делать? Спи себе, воздухом дыши, электрофорез всякий. Ты вон что, на бронхит жаловался? А там источники, погреешься в ваннах профилактических, — Пал Петрович, раскрасневшись лицом от выпитого, откинулся на стуле, расстегнув форменный китель.
— А заодно в деревню смотаешься, там километров двадцать пять всего, село Ползучее. Разведаешь, что там да как. Как путевку оформишь, зайди ко мне, я список дам, за кого узнавать там надо. Справишься, — полковник снова махнул рукой, — разливай!
.

От сына начальника главного следственного управления МВД ждут как минимум фамильного рвения, желания доказать, показать и превозмочь. Не посрамить честь фамилии, родственника и возлагаемых надежд. Чтобы с младых ногтей и в бой, после университета звёзд с неба хватать да на погоны прикалывать.

Семейная династия, началась ещё с прадеда, и сыновья должны по ней пойти, и старший, и подрастающий младший, Михаил.

А Климу эта полиция даром не нужна была. С её званиями, пенсиями, героическими байками и завываниями сирен — с детства этого говна нажрался полной ложкой, и в свою жизнь тащить не хотел.

Тут самое место для другой показательной картины — юношеский бунт, хлопанье дверьми, на старой раздолбанной электричке в закат и во взрослую отдельную жизнь. Привет предкам, не ждите к Новому году.

Но для такого у Клима кишка тонка — и уважения к родителям слишком много. Или страха. Деспотичный отец, привыкший командовать и на службе, и в доме, мягкая, тихая мать, никогда не говорящая тому слова поперёк. От него вообще нихрена не зависело, и мнение своё можно смело засовывать себе же в жопу, да поглубже — потому что тот, кто в доме платит, тот и решает. Что жрать, когда срать, где учиться и как жить.
Отец настоял на поступлении в Всероссийский государственный университет юстиции — а он не смог сказать ему, что в гробу бы видал службу.
Он уехал из дома, когда малому было лет десять, казарма, короткие каникулы, приезды домой, а вернулся в уже, считай, другую семью. Мать с отцом постоянно ссорились, внезапно выросший в прыщавого недоросля младший брат огрызался, потом развод, раздел имущества. Он даже рад был, что мелкий остался с матерью — они хоть и не дружили особо, слишком большая разница, тот родился, когда Клим уже в школе был, и как-то не интересовался сначала пускающим струйки на диван карапузом, потом тощим пацаном, что бегал по дому, но, как-то, брат, всё таки, возраст сложный, отец за таким смотреть не будет. Хотя, конечно, порция крепких подсрачников брату бы не помешала.
Но с этим и без него разберутся, а готовенького лейтенанта Орлова с восторгом приняли улицы города. Конечно, в полиции нет кумовства, и он никому ничем не обязан, хоть всю жизнь свою проходи в участковых — но в каждый свой щвонок отец красиво мешал с грязью — его сын обязан быть лучшим, а не мелким говнецом.

Клим старается как можно чаще получать дежурства на выходных, отделывается короткими звонками, ненавидит, и рвёт жопу на британский флаг, чтобы выслужиться.

Орлов получает звание старшего лейтенанта, через три года капитана, потом майора. Он всё время балансирует на грани. От почитания до ненависти, от распиздяйства, до ненормальной честности. Он плохой сын и хороший полицейский, его бумаги вылизаны до блеска, на перевыполненные планы можно дрочить всем управлением. По ночам он пьёт дешевую водку, смотрит в чёрный потолок горячечными глазами и мечтает сдохнуть или выспаться.